Замена - Страница 2

Следом за ним по улице шествовали четыре молчаливых носильщика, тащившие в загорелых руках пустой паланкин. Их простые, слегка заспанные лица были сосредоточены на желании понять, что же произошло этой ночью, почему прежде словоохотливый и веселый хозяин молчит? Они переглядывались, но никому из них в голову не приходила светлая мысль, и, поочередно пожимая плечами, они продолжали безмолвно следовать за купцом.

А Гровель брел по еще спящей улице, держась руками за стены, не замечая, как кровоточат сорванные ногти, не обращая внимания на измазанный известью кафтан, приобретенный лишь вчера за полсотни золотых лотридоров. Он не был пьян. Отнюдь. Но в том, как он перебирал по стене грязными руками, унизанными золотыми перстнями и кольцами, в том, как неуверенно переставлял ноги, обутые в туфли, за изготовление которых королевский сапожник взял с него помимо денег обязательство добыть в этом году двадцать шкур болотных ящеров, что, говорят, водились на далеком Юге — во всем этом виделось полное смятение ума! Его неуверенная походка и отрешенный взгляд могли бы вызвать у случайного прохожего гнусную мыслишку о поживе за счет перебравшего торговца. Но даже начни этот гипотетический грабитель снимать кольца с Гровеля прямо на ходу, негоциант все так же бездумно продолжал бы переставлять свои пухлые ноги, наступая то в лошадиный навоз, то в застарелую кучу кухонного мусора, выброшенного на мостовую.

А все мысли обезумевшего от горя купца крутились вокруг недавнего ночного разговора, к которому он готовился целый месяц. Четыре седьмицы Гровель суетился, уговаривал, покупал, продавал и снова покупал. Наклевывавшаяся сделка обещала ему невероятную прибыль! И в подготовку к ней купец вложил все свои свободные деньги, и еще столько же занял у очень непростых людей, чтобы тоже вложить туда же! А теперь все повернулось совсем не так, как предполагали даже самые плохие расчеты.

Месяц назад по столице поползли слухи о начавшемся вторжении Самозванца, и Ганс Гровель одним из первых смекнул, что наибольшим спросом в ближайшее время будут пользоваться боевые и тягловые кони! Ведь войне не нужны декоративные лошадки, на которых у благородных принято гонять по полям зайцев и лис! Войне совсем без надобности стада молочных кобылиц, которых не запряжешь в телегу и не поставишь под седло кнехту! Он продал имевшиеся у него табуны породистых, но не годных к войне лошадей почти за бесценок, взяв едва ли восемь десятых от их настоящей цены, он обошёл все столичные меняльные лавки, в которых набрал займов под сумасшедшие проценты! Он скупил все лошадиное поголовье в стране, которое годилось под седло и в хомут!

И вчера вечером Гровель отправился на разговор к самому коннетаблю — герцогу Борне, надеясь разом пристроить свои новейшие приобретения. Тем более были светлы его надежды, что сам коннетабль две недели назад, когда операция была в самом разгаре, принес Гансу две тысячи лотридоров, ещё старой, полновесной чеканки, и уговорил взять себя в долю. И тем сильнее оказался удар, сверкнувший подобно молнии в небе, ударивший в самое темечко! Армия короля не будет приобретать свирепых дистроеров и могучих тяжеловозов!

По нескольким обмолвкам коннетабля Гровель понял, что ни кто иной, как сам сиятельный герцог и главный конюший королевства стоял за теми, кто распускал слухи о массовой закупке лошадей! Это де Борне подстегнул интерес купца, подбросив ему немного денег, а сам тем временем избавлялся от своих табунов, обращая их в звонкую монету Гровеля! Затратив всего две тысячи, этот лицемерный придворный продал товара на двести тысяч, и цены при этом все росли и росли! А теперь еще в Королевском Совете бродит идея реквизировать у населения королевства любую конягу, на которую можно положить седло! Без всякой оплаты! Под расписки, с которыми можно сходить… Да и там они не сильно пригодятся!

Гровель в одночасье оказался разорен! Его скромных резервов не хватило бы даже на недельное содержание всего поголовья приобретенных лошадей! А ведь предстояло ещё выплачивать образовавшиеся долги перед менялами…..

И потому сейчас, оставляя на стене кровавые дорожки из-под унизанных перстнями пальцев, Гровель шептал:

— Господи, дай мне власти покарать мошенников! Господи, дай мне не королевской, хотя бы маршальской власти! На три дня, чтобы увидеть головы этих обманщиков на плахе! Больше ничего не прошу, господи! А потом делай со мной что хочешь!

Никто не слышал его речей, даже угрюмые носильщики, идущие следом, не пытались разобрать слова в уже порядком надоевших им всхлипах хозяина.

В деревне Брюннервельде рекрутеры герцога Намюрского появились день назад и, не спрашивая особо ничьего согласия, стали пинками и тычками копий сгонять на сельскую площадь все мужское население в возрасте от шестнадцати до сорока пяти лет. Попался и Хорст. Он, конечно, пытался воспротивиться спросонья, благо кулаки, в которых гнулись и ломались подковы, и восемь пудов веса вполне позволяли одолеть не только четверых, явившихся за ним, но справиться и с гораздо более многочисленным противником, не будь тот так тяжело вооружен и хорошо обучен. Стычка закончилась рассеченной наконечником копья щекой, огромной шишкой на полголовы и разодранной кнутами спиной Хорста. Впрочем, противник пострадал не меньше — два кнехта остались лежать в сарае, баюкая переломанные конечности.

А Хорста привели на двор дома старосты, где перед собранной толпой с крыльца выступил важный господин. Раздувая щеки, он прогундосил: