Трактирщик Ян замолчал, переводя дух, а Бродерик, щедро плеснув в свою кружку вина, поставил её перед трактирщиком. Тот залпом выпил, вытер тонкую струйку в уголке пухлых губ, благодарно кивнул, и продолжил:
— Ну и сошлись в последней битве на болотах Сьенда армия короля с союзниками и вассалами и орда орков, ведомая Колдуном из Рощи. Люди потерпели страшное поражение, Дагобер был убит, из его союзников в живых остался только Намюр. Герцогу удалось вывести из сражения едва ли десятую часть воинов, пришедших с королем. Но и колдовскому воинству пришлось несладко — из трясин Сьенда выбрались немногие. Колдуну тогда противостояли святые подвижники, собранные из шестнадцати монастырей. Неизвестно, удалось ли им убить мерзавца, потому что никто из них не вернулся, а только в роще с тех пор было тихо. Орки, подсчитав потери, откочевали в степи и никогда больше не претендовали на свои прежние земли.
Несколько раз монахи пытались разорить капище, но всегда наутро оно появлялось вновь, даже если камни успевали отвезти за десяток лье.
А сейчас, если вы видели новое жертвоприношение, то… Даже не знаю, что мне теперь делать!
— Боишься? — Хищно раздувая крылья носа, спросил Бродерик.
— Вот вы ругаетесь, Ваша Светлость, а папаша мой всегда говорил, что лучше от язычников держаться подальше. Ведь его старший братец Жан так и сгинул, отправившись освобождать от них Святой Храм. Теперь, наверное, придется мне «Свинью» закрывать и искать место поспокойнее. А я ведь уже привык к этому перекрестку. Жену себе сосватал недадеко с приданым хорошим. Пойду я, с вашего позволения, благородные господа, — задумчивый Ян встал, и, забыв про табурет, поковылял к двери. На полпути остановился, оглянулся, шмыгнул носом и добавил: — Кушайте, господа, кушайте.
Гровель сидел, левой рукой задумчиво пощипывая бороду, а правой вертя кубок за тонкую ножку, оруженосцы и телохранители, слышавшие рассказ трактирщика, прекратили бренчать посудой, один лишь Бродерик, чему-то улыбаясь, наполнил кружку савантейским и единым глотком осушил её. Звук звякнувшей посудины, поставленной на стол, послужил чем-то вроде сигнальной трубы герольда: сразу несколько человек захотели что-то друг другу сказать и во дворе загудели приглушенные голоса.
— Однако, пора ехать дальше, — заметил Бродерик, отрезая ножом от окорока здоровенный кусок.
— Да, нужно засветло убраться отсюда подальше, — Ганс отставил в сторону кубок, — после таких сказок кусок в горло не лезет. Слышал много разных историй и не все из них оказывались выдумкой. Как бы… — он многозначительно замолчал.
— А мне вся эта история видится по-другому, — сообщил Бродерик, пережёвывая мясо. — Не могу ничего сказать про шаманов и колдунов — никогда не встречался. Да нет, конечно, я знаю, что есть такие среди эльфов и орков, слышал — и среди людей встречаются. Но за почти сотню лет, что живу на этом свете, я ни разу не видел злодейства, совершенного с помощью магии: церковники не зря едят свой хлеб. А вот мерзостей, сделанных обычными человеческими руками — сколько угодно! Банальная измена — вот и всё объяснение поражения на болотах Сьенда! Ведь если верить старинным хроникам, то Дагобер обладал войском раз в пять большим, чем у дикарей. Я уж не говорю о выучке и разнице в вооружении. Зато теперь мне понятно, кто владел короной все эти годы. Понятно, почему Намюры вели себя всегда так, словно равны королю. А вот почему же они полезли в драку только сейчас? Герцоги известны своей фамильной одержимостью всем потусторонним, верой в древние пророчества и предсказания. Что-то, по их мнению, должно было произойти.
— Какая теперь-то разница? Голова Намюра в мешке, вряд ли он что-то сможет рассказать.
— Сын его старший, которому скоро шестнадцать, и которого не было при армии Самозванца, расскажет. — Бродерик ухмыльнулся. — А не захочет сын — потревожим отца, он всё еще пыхтит где-то в монастыре касаэлитов. Так и будет. Скомандуй Эмилю, что пора выезжать, а то меня твои телохранители уже подозревают в бесовщине.
Спустя немного времени из ворот «Свиньи в ландышах» выехал передохнувший отряд. На перекрестке кавалькада свернула на дорогу, ведущую к столице, в которой Бродерик надеялся оказаться уже к вечеру следующего дня.
Утро застало Хорста невыспавшимся, но полным отчаянного веселья и решимости довести начатое до конца. Едва он появился на кухне, как вездесущий Рене, заикаясь, сообщил:
— Хозяин, они опять пришли. Эти, в черном. С дубинками. И с ними еще люди от Ротсвордов, Сальвиари и от других тоже. Мешки какие-то принесли.
Громко чавкая, роняя изо рта куски овечьего сыра, Хорст протянул мальчишке половину окорока:
— Поди, отнеси им, пусть перекусят. Да не бойся, они теперь нас охранять будут. А мешки пускай в мой кабинет тащат, там пересчитывать буду. И пусть напишут чем-нибудь на мешках — сколько и от кого.
— Что пересчитывать? — любопытный Рене не спешил в этот раз исполнять поручение.
Хорст насупил брови, скорчил страшную физиономию и рыкнул:
— Брысь!
Рене исчез, а довольный собой Хорст ласково огладил ладонями свой новый круглый живот, и уселся на скамью, размышляя, чем бы занять столь славно начавшийся день. Как-то так получалось, что, будучи в столице, он её еще толком не видел. Не считать же осмотром бешеную гонку в закрытом паланкине по ночным улицам спящего города? А раз так, то день можно было посвятить знакомству с окрестностями, в которых теперь ему предстояло жить. И непременно пешком, чтобы прочувствовать каждый камень на мостовых, рассмотреть воспетую в песнях красоту Мерида, степенно прогуляться вокруг королевского дворца и поглазеть на горожанок, на счет которых у новоявленного купца Первой гильдии уже сложились определенные планы.