— Ну-ка, ну-ка, — Первый и Второй тоже склонились над фонтаном. — Точно, то, что надо! Исполняем!
Все трое взмахнули крыльями и еще ниже склонились над подернутым рябью водяным зеркалом.
Маршал Бродерик Ланский нелепо взмахнул руками и свалился на землю. Испуганные его внезапным падением кони свиты прянули в стороны.
Ганс Гровель сполз по стене, оставляя на серой поверхности кровяные дорожки, и затих. Носильщики остановились поодаль, не смея приближаться к строгому хозяину.
Хорст, не имевший ни фамилии, ни родового прозвища, ни захудалого двора, не удержавшись в неловкой позе на коленях, неуклюже завалился на правый бок. Строй, и без того выровненный отнюдь не идеально, раздался в стороны, освобождая место тяжелому телу.
— Хозяин…. Хозяин! — голос, пробившийся сквозь звон в ушах, был незнаком. — Хозяин!
— Дышит? — второй спрашивал почему-то шепотом.
— Дышит. Вон, смотри, веки дергаются! Живой ещё. Хозяин!
Хорст открыл глаза. Вместо утреннего неба с клочьями расходящегося тумана над ним нависла неровная каменная стена какого-то дома. И две незнакомые рожи: одна рыжая, с упитанными бледными щеками в веснушках, вторая — чернявая, почти цыганская.
— А-г-ххх, — язык ворочался еле-еле, и вместо привычного ругательства из-за стиснутых зубов прорвалось что-то уж вовсе непонятное.
— Сказать что-то хочет? — Рыжий повернулся к Хорсту лепёшкоподобным ухом. — Хозяин, ты говори, говори, мы твою последнюю волю в точности передадим!
Хорст уперся руками в землю, попробовал подтянуть ноги и опереться спиной на шершавую поверхность стены. По мере того, как он поднимался над мостовой, его глаза распахивались всё шире и шире: сначала он увидел ноги, чудом втиснутые в странного вида башмаки, совсем не похожие на те деревянные колодки, к которым он привык. Затем стали видны полы богатой одежки, потом его взгляд упал на окровавленные ладони в золотых? — золотых!!! кольцах… Он медленно огляделся вокруг.
От поворота до поворота узкой улочки виднелось глубокое ущелье, образованное двумя сплошными стенами каменных домов, вдоль каждой из них вилась замусоренная канава, наполненная всяким дерьмом: от лошадиного навоза до яичной скорлупы. Пошевелив носом, Хорст принюхался сквозь пышные соломенные усы: в Брюннервельде так воняло лишь зимой, когда в особо сильные морозы отощавшую скотину крестьяне загоняли в дома — пережидать природную напасть. Похоже, что здесь давненько не было дождя — канавы стояли сухие.
Где-то недалеко со скрипом открылось окно, и прямо на середину улицы хлынул водопад нечистот, разбрасывая брызги на ближайшие стены и низкие двери. Звякнуло железом и хлопнули створки ставен.
— Хозяин! Так чего передать-то? — Рыжий все ещё надеялся получить указания.
— Ты кто? — едва ворочая распухшим языком, спросил Хорст.
— Ну как же, хозяин, я это! Хавьер Рыжий. Помнишь? А этот вот, — он показал пальцем на чернявого, — Якоб из Бреста! Узнаешь? А вон, — перед носом Хорста метнулась нечесаная грива криво обрезанных волос, — Бриан и Рольф с па-лан-ки-ном!
Последнее слово он выговорил по слогам, синхронно загибая пальцы, словно боялся что-то упустить.
— Ну, вспомнил?
Хорст закрыл глаза, устало откинул голову на стенку, больно ударившись затылком, но даже не почесался. Почему-то очень сильно болели глаза, норовя выпасть из орбит. Хорст, болезненно скривившись, задумался.
Что же случилось? Последнее, что он помнил — это прикосновение лбом к холодной, чуть влажной земле и ещё…. Что-то он там говорил. Кому? И о чём? Не вспоминалось. Однако, хорошо уже то, что на войну идти, похоже, не придется! Или война уже кончилась, иначе с чего бы он так оброс? Хорст потер пальцами окладистую бороду и усы. Кольца непривычно мешались, он машинально потянул за одно из них — на указательном пальце, и понял, что снять не получится — желтоватый обруч врос в фалангу навсегда, он даже не поворачивался! Что же случилось? Может быть, сон приснился?
— Хозяин! — Вновь затянул свою волынку рыжий Хавьер, — хозяин….
— Заткнись, а? Домой хочу, — пробормотал Хорст и решил подняться — оперся рукой на плечо чернявого. С другой стороны под плечо метнулся Хавьер и болезного хозяина быстро поволокли к носилкам. Его привычно-умело усадили в мягкое сиденье, спустя мгновение пол под ним качнулся, и паланкин взмыл вверх, вызвав у Хорста короткий приступ тошноты. — Э-э-э!
Качнулись занавески, закрывая обзор, и носилки плавно двинулись вперед.
Хорст сидел, почти не дыша, боясь неосторожным движением опрокинуть ненадежную опору и свалиться на грязную мостовую. Через пару минут, приноровившись к легкому раскачиванию, он стащил правую туфлю и внимательно её оглядел: чудная обувка не перестала выглядеть таковой и при более близком рассмотрении. Точеный деревянный каблук, обтянутый тонкой кожей, прочная и легкая подошва, вместо обычных двух боковин — целых шесть деталей верха, пряжка с двумя крохотными прозрачными камешками на обшитом золотой канителью ремешке, хитрые узоры той же драгоценной ниткой по носку… Сколько ж стоит-то такое? И как в таком-то по дерьму лошадьему ходить? Он снял с ноги вторую туфлю и положил обе себе на колени.
После туфель настал черед пояса, на котором обнаружился вместительный кошель, полупустой правда, но все равно очень тяжёлый! Развязав тесемки, Хорст высыпал в полу кафтана три десятка монет с профилем короля. Лотридоры! Он никогда раньше не видел такого богатства! Да чего уж там, он и одного-то лотридора не видел ближе, чем могли дотянуться его руки — так, пару раз на ярмарке блистало желтым между пальцев у благородных господ. Он богат! Чертовски богат! Прав был отец Амвросий из уездного прихода — искренняя молитва чудеса творит! И сразу вспомнилось утро, земные поклоны и слова, сорвавшиеся с языка! Исполнилось…